— Натусик, я отправляюсь по делам в министерство, пробивать эту самую экспедицию. А ко мне должна вечером подойти девушка. Если я задержусь, встреть ее, пожалуйста, поласковее. У нее брат заболел во Львове. Ты поняла меня?
— Вон седой скоро будешь, а туда же, де-евушка, — передразнила Наташа, с бесшабашным вызовом заглядывая мужу в глаза. Викентий Иссидорович беспомощно покачал головой и заторопился в переднюю.
В сорок лет Белецкий считал себя глубоким стариком. А Наташа по-прежнему казалась ему девчонкой с бантиками. Их сын Андрюша ходил во второй класс и носил домой одни пятерки. Викентий Иссидорович уважал сына, но воспитывал его в строгости и последовательно.
Он считал себя абсолютно удачливым и счастливым человеком и думал, что счастье, которое ему привалило, незаслуженно, и все видят со стороны, что оно незаслуженно, и считают его бездельником, который ловко устроился.
Летом Белецкий готовился в длительную командировку за границу.
В марте, однако, произошла заминка, где-то в неизвестном месте засомневались в надобности и срочности его поездки, и Белецкого три раза вызывали в министерство.
Наконец дело окончательно решилось, и сегодня Викентий Иссидорович должен был присутствовать на предварительном совещании, где утвердят кое-какие детали и приблизительную смету.
Белецкий очень волновался, но, как оказалось, напрасно. Совещание заняло около получаса и носило формальный информационный характер.
Все-таки от встречи у Белецкого остался горьковатый осадок чего-то недосказанного, туманного. Чтобы развеяться, он зашел в книжный магазин, в один, в другой.
В некоторых магазинах его по знакомству даже пускали во внутренние помещения. Как раз в одном из них, в плохо освещенной и сыроватой комнате, Викентий Иссидорович привычно погрузился в некое полумистическое забытье. Запах плесени и картона кружил голову, строчки страниц взывали к тайнам, старинные гравюры и иллюстрации действовали на Белецкого, как наркотические уколы. Он листал книгу за книгой, морщился, переступая с ноги на ногу, посапывая от удовольствия и нетерпения. Казалось, еще мгновение — и что-то произойдет, что-то неведомое откроется перед ним, в какие-то глубины он заглянет, откуда и выхода вовсе нет.
В седьмом часу Белецкий опомнился и заспешил, наскоро отобрал три книги, но денег ему хватило только на один фолиант с застежками, причем Белецкий не знал, что это такое, а купил древнюю штуковину, прельстившись единственно ее странным голубовато-багровым переплетом и медными пуговицами-застежками. Довольный, он уплатил в кассу тридцать четыре рубля, затем за руку подобострастно попрощался с продавцами, выскочил на воздух и — ловите миг удачи — тут же остановил такси.
4— Зачем тебе машина, с ума спятил? — спросила сестра. В нейлоновом халатике в шикарной квартире, сплошь заваленной книгами, она была Кириллу просто давно знакомой стареющей женщиной, и больше никем.
— Ну зачем тебе машина, Киря? — повторила Наташа сварливо. — Делать тебе нечего. Тебе жениться надо, а не машину заводить. Велосипед у тебя ведь есть?
Кирилл молчал, поискал глазами пепельницу. Сестра удивленно взглянула, как он чиркает спичкой, развалясь на тахте. Он выглядел озабоченным, раздраженным, даже больным. Глупая затея с покупкой машины лишний раз подтверждала ее догадки. Бесится брат оттого, что некуда ему деть себя, нет у него ни жены, ни своего угла, а пора, давно пора как-то укрепиться.
Хотела сказать брату что-нибудь мудрое, какие-то чистые слова, чтобы он понял, как желает ему тепла и добра; такие слова знал ее муж, Викентий, но говорил их только ей, наедине.
Наташа присела рядом на краешек тахты. Дым от сухой сигареты резал ей ноздри и глаза. Викентий не курил, и она отвыкла от ядовитого тумана. Но запах напомнил ей дом и отца, закопченные стены кухни; повсюду — в раковине, на полках с книгами — короткие, с ноготь, желтые окурки. Ей стало стыдно оттого, что она сама редко и на минутку забегает к старикам.
— Не крути, Наташка. Сегодня выкупать надо машину.
— Деньги на сберкнижке.
Кирилл вспылил.
— Чего ж ты сидишь здесь. Давай, беги в кассу.
— Ну зачем тебе машина, Киря, — жалобно протянула сестра. — Ведь тебе учиться надо, а не на машине прохлаждаться.
Чтобы как-то протянуть время, она достала из шкапчика и поставила перед братом графинчик с ликером.
— Деньги давай взаймы, — сказал Кирилл.
Сказал это и вдруг подумал: зачем ему, правда, деньги? Зачем машина? Какое-то глухое беспокойство, как часто в последние дни, охватило его. Словно желанного гостя ждал, а гость все не шел, и теперь неизвестно, придет ли вообще. Печально и спокойно взглянул он в глаза сестры.
— Прости, — сказал он, — если не можешь, не надо.
Наташа наспех поправила волосы, накинула плащ и вышла вон.
Кирилл покурил, пошастал по жилплощади.
«Сколько книг, — тоскливо сожалея, думал он. — Может быть, такая библиотека дороже машины».
Мебель была у сестры обычная, без шику, и вся обстановка была как у людей. Телевизор не цветной, приемник «Ригонда», небольшой холодильник «Бирюса». Кухню сестра держала в чистоте и порядке, но обе комнаты сплошь завалены книгами. Кирилл открыл одну, на которой но синему сверкающему картону было написано вязью непонятное длинное слово. Попробовал читать. Слова с твердыми знаками не несли смысла. «Сильно грамотный Викентий, — поерничал Кирилл. — Чего он нашел в Наташке? Какую забаву?»
Забулькал колокольчик у двери. Кирилл открыл и увидел незнакомую высокую девицу. Он-то думал — Андрюшка-племянник явился. Девушка была такая, что Кириллу мгновенно захотелось проверить, все ли пуговицы у него на костюме.
— Викентий Иссидорович здесь живет?
— Да, кажется, — ответил Кирилл.
— Что значит — «кажется»? — удивилась Алена.
— Да, здесь, точно, в квартире.
«Кто это? — подумал он. — Кто такая?»
— Я к нему пришла, он дома?
— Нет его.
Кирилл не сделал ни одного движения. Как открыл дверь, так и застыл истуканом, рука на замке. Алена растерялась.
— Нет его? Как странно, мы договаривались. Может быть, он на минутку вышел?
— Да, конечно. Он так и сказал. На минутку, говорит, выйду. От силы на полторы. Проходите!
— А это удобно?
Кирилл отстранился. Она окутала его, проходя, запахом лаванды. Без приглашения толкнула свой синий плащ на столик под вешалку. Кирилл тупо глядел сзади на ее ноги. Это были такие ноги в тонких сапожках, какие только в кино показывают. Слегка ослепший, он побрел за ней в комнату. Там она по-хозяйски огляделась, потрогала зачем-то длинными пальцами стол. Дружески улыбнулась Кириллу. Непонятное, изысканное приглашение проскользнуло в ее улыбке.
— А вы кто ему? Братишка? — спросила она.
— Сын я ему. Добрачный. Харчуюсь вот у него покамест.
— Сколько же вам лет?
— Двадцать семь. Ликеру хотите?
— Нет, мне нельзя. Я сдавать зачет буду,
— А я выпью, ничего. Мне не сдавать.
Он плеснул себе треть стакана и осушил в один глоток. Алена смотрела на него поощрительно, но с испугом. Кирилл передохнул и сказал:
— Конфеты кушайте, пожалуйста. Шоколадные они, по пять рэ кило.
— Спасибо, не хочу.
Но одну конфету Алена взяла и положила около себя. Она сидела на стуле в неловкой, но изящной позе, напряженная, готовая, казалось Кириллу, в любую секунду сорваться с места и, может быть, вылететь в форточку.
— Еще, что ли, ликеру принять? Алкоголик ведь я.
Алена шутку не приняла.
— Викентий Иссидорович точно сказал, что скоро вернется?
Кирилл горько обиделся.
— Когда надо, сказал, тогда и приду. Не любит он этого.
— Чего не любит?
— Суеты не любит. Вас как зовут?
— Алена.
— А по батюшке?
— Зачем ты придуриваешься, парень? Не придуривайся. Я же все понимаю.
— Придурок я, конечно. Потому, без отца рос. Викентий семью на учебники променял. Нехороший он человек, подлец.
Он все-таки решил, что сейчас прикоснется к ее волшебным пальцам, а там будь что будет. Хоть смерть.
— Вы острите, а мне не смешно, ничуть. Не протягивай ты мне свои конфеты. Сам ешь, если хочешь… И руки не протягивай. Очень что-то рано руки протягиваешь. Убери руки, а то я Викентию Иссидоровичу пожалуюсь.
— Времени мало, — беспомощно сказал Кирилл. — Эх, времени мало. Отсюда и спешка. Слышишь, кто-то уже пришел. Прости, Алена, если я обидел.
— Кого ты обидел, с кем разговариваешь? — спросила Наташа из коридора. Картина ее поразила. Брат с взволнованным, покрасневшим лицом, неузнаваемый, сияющий, как будто уже купил машину, вышагивал перед незнакомой модной девицей в черной юбке и вызывающе ярком свитере.
«Ах, это к Викентию», — вспомнила Наташа с досадой. По дороге она придумала еще возражения против покупки. Например, она собиралась сообщить брату о приятеле Викентия, который польстился и купил себе «Жигули», новые, а потом от постоянного лежания под машиной схватил чесотку и полиартрит и теперь проводит время между гаражом и больницей.
